«Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи» И. В. Сталин
Владимир Маяковский — один из самых интересных авторов Серебряного века — периода с 1890-х гг. до первой трети двадцатого века. Границы Серебряного века русской поэзии разными специалистами обозначены по-разному. Если с началом эпохи разногласий нет, то с концовкой все обстоит иначе. Кто-то из литературоведов предлагает считать окончанием периода революцию. Но есть и другое мнение – что Серебряный век еще, все-таки, продлился и завершен он с окончанием жизненного пути одного из своих глашатаев.
Литературоведы предлагают считать венцом периода конкретную дату — 14 апреля 1930 года — день, когда застрелился Владимир Владимирович Маяковский. Необыкновенно трогательный лирик, художник, драматург и, конечно же, поэт-футурист. Он был настолько ярким, что и правда, с его смертью словно угас этот огонь поэзии той эпохи, того времени.
Автор слова футуризм и основоположник направления – итальянский поэт Филиппо Маринетти. Само название подразумевает культ будущего и дискриминацию прошлого вместе с настоящим. Что так свойственно молодым.
Бунтарский футуризм
Строго говоря, любой бунтарь-подросток, юноша, представитель субкультуры – всегда в чем-то футурист. И до чего же это близко по духу такому же бунтарю, символу мощи и энергии молодости – Маяковскому. Для футуризма в искусстве вообще и в поэзии в частности характерны отказ от традиционной грамматики, право поэта на свою орфографию, словотворчество, скорость, ритм.
В искусстве свои картины футуристы посвящали не природе, а поезду, автомобилю, самолетам. Не садам с возлюбленными, а сценам быта, спорта, стройки. И самого Маяковского мы знаем, как яркого плакатиста, революционного во всех смыслах художника, драматурга. Поэта, создавшего свой узнаваемый слог, стиль, размер стиха, писавшегося преимущественно в знаменитый столбик. Футуристами провозглашается пафос разрушения и взрыва. Воспеваются войны и революции как омолаживающая сила одряхлевшего мира.
В России, несомненно, самым известным – и тогда, и сегодня – футуристом был Маяковский. Западный футуризм весь про бунт, «восстание машин» и прочую победу технологий. Но не таков футуризм Маяковского. В первом манифесте русских футуристов, им подписанным, «Пощёчина общественному вкусу» мы видим призыв: «Прошлое тесно. Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с парохода современности». Но призыв этот смягчён высказыванием ниже: «Кто не забудет первой любви, тот не узнает любви последней» — и это и есть русский футуризм!
Оратор, трибун, мачо, спортсмен… при этом – нежный лирик, сверхчувствительный, изысканный и изящный. Я — ДЕДОМ КАЗАК, ДРУГИМ — СЕЧЕВИК, А ПО РОЖДЕНЬЮ ГРУЗИН.
Молодость будущего поэта
Владимир Владимирович Маяковский родился в семье лесничего в 1893 году в грузинском селе Багдади, что под Кутаиси. У него были две сестры и любящие родители. Два брата умерли совсем маленькими. Отец был лесничим – уважаемым человеком. Не путать с лесником! Когда в 1940 году селение переименовали в Маяковский, местные старики решили, что это в честь руководителя Багдадского лесничества.
В 1906 году семья Маяковских переехала в Москву. Будущего поэта приняли в четвёртый класс 5-й классической гимназии. Позже это была школа № 19 на Поварской улице, ее здание, увы, не сохранилось. Как не сохранился и статус гимназиста в отношении юного Володи – его семья жила в крайней бедности. И, проучившись всего год, из-за неуплаты за обучение Владимир был отчислен из 5-го класса.
Три ареста и начало творчества
Перестав учиться, много общался со студентами-большевиками, вступил в их партию. Трижды подвергался арестам — по делу о подпольной типографии, за связь с группой анархистов-экспроприаторов и по подозрению в пособничестве побегу женщин-политкаторжанок из Новинской тюрьмы.
В 1909-м (ему 16 лет!) был заключён в одиночную камеру Бутырской тюрьмы. Росту был высокого (189 см), так и просидел несколько месяцев, по сути, по ошибке – его приняли за вполне совершеннолетнего взрослого «лба». Но за это время он и подошел вплотную к поэзии, стал писать стихи, которые, впрочем, при выходе из тюрьмы отобрали.
Тому Маяковский был очень рад, говорил потом, будучи взрослым «Слава Богу, забрали! Могли бы и напечатать». Выйдя, «сел учиться» по его собственному выражению. Маяковский продолжил обучение.
Будетляне
Он поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, что на Мясницкой улице. Здесь же познакомился с будущим другом – Давидом Бурлюком. Прекрасный русский художник Валентин Серов преподавал здесь в портретно-жанровой мастерской более двенадцати лет. Когда в декабре 1911 года художник умер, именно Маяковский произнес трогательную речь на похоронах мастера.
Итак, творческая среда, молодость, дерзость самого Владимира не могли не повлиять на его увлечение футуризмом. Так отвечавшим его интересам, душевным качествам, ценностям. Родоначальниками русского футуризма считаются члены группы «Гилея». Она была самым влиятельным, хотя и не единственным объединением футуристов: существовали также эго-футуристы во главе с Игорем Северянином (Санкт-Петербург), группы «Центрифуга» и «Мезонин поэзии» в Москве, группы в Киеве, Харькове, Одессе, Баку.
Футуристы – Члены «Гилеи» называли себя на русский манер «будетлянами». К их компании и примкнул – подружившись в училище с братьями Давидом и Николаем Бурляками, отцами-основателями, молодой Владимир Маяковский.
Человек-исключение в футуризме
При всей яркости и актуальности явления, большинство футуристов не оставили следа в истории. Подобно быстротечности увлечения всем новым, технологически и урбанистически интересным, само явление довольно быстро исчерпало себя. Большинство эго- и кубофутуристов либо быстро изживали стиль и переходили в другие жанры, либо вовсе оставляли литературу. Так похожее на вспышку подросткового бунтарства, явление и длилось примерно столько же. Исключением был наш герой – Владимир Маяковский.
Маяковский воспринимал футуризм по-своему, как подступ к решению задачи — создать новый демократический поэтический язык. В этом близость к создателю нового языка — футуристу Велимиру Хлебникову. Но, в отличие от Хлебникова, чей новояз оказался крайне тяжел, у Маяковского язык становился как бы инструментом связи разных слоев в государстве. И это роднит его с коллегой столетней давности – с Александром Сергеевичем Пушкиным.
Ведь это именно благодаря ему у нас появился свой литературный язык, одновременно высокопарный, художественный и мелодичный – и, вместе с тем, все же понятный народу. Маяковский, сдружившись с поэтами, возобновил свои литературные попытки.
25 февраля 1912 года он впервые выступил в диспуте о современном искусстве, устроенном обществом художников «Бубновый валет». Как вспоминал еще один его друг-футурист, Алексей Кручёных, Маяковский «выступал серьезно, почти академически». Осенью того же 1912-го года он получил первую восторженную оценку своих стихов.
Маяковский: «Читаю строки Бурлюку. Прибавляю — это один мой знакомый. Давид остановился. Осмотрел меня. Рявкнул: «Да это же ж вы сами написали! Да вы же ж гениальный поэт!» Применение ко мне такого грандиозного и незаслуженного эпитета обрадовало меня. Я весь ушел в стихи. В этот вечер совершенно неожиданно я стал поэтом».
Неготовая публика
Публичное признание его как поэта состоялось незамедлительно – в ноябре. В артистическом подвале «Бродячая собака». «После господина Бурлюка выступил другой московский поэт — господин Маяковский, прочитавший несколько своих стихотворений, в которых слушатели сразу почувствовали настоящее большое поэтическое дарование.
Стихи господина Маяковского были встречены рукоплесканиями», — писали газеты. Вместе с тем, он еще и талантливый художник. Сочетание художественного мастерства с литературным открывает возможности для социальной иконописи нового времени – плакатному искусству. Сочетающему призывный ораторский стиль, любимую лесенку стихов и понятное, почти схематичное изображение.
Плакат начала ХХ в. был призван донести смысл коммунистических идей до неграмотных крестьян, солдат, матросов. Но если простой публике это было и интересно, и ясно, публика поизысканнее такой напор и бунт Маяковского принять была не готова. Выступление на открытии футуристического кабаре «Розовый фонарь» в 1913 году с чтением стихотворения «Нате!», привело собравшихся в ярость.
Подобной реакции удостаивались и прошедшие вскоре первые спектакли авторства самого Владимира. Что, впрочем, не помешало Маяковскому и его друзьям совершить весьма успешный тур футуристов по стране. Эти успехи не остались без внимания в училище живописи, ваяния и зодчества. И Маяковского, и его друга Бурлюка исключили за скандальные выступления.
Судьбоносное знакомство с Бриками
Маяковский уже активно выступал и публиковался как поэт, пробовал себя в разных жанрах искусства. И, вращаясь в богемной среде, познакомился с экстравагантной семьей Бриков. Молодой футурист производит на Бриков невероятное впечатление. И вскоре сам становится, по сути, частью этой семьи.
Такие любовные многоугольники известны на протяжении всей истории человечества. Но если во все иные времена адюльтеры, жизнь на две семьи, прочие эксперименты в браке так или иначе порицались, то в разгар Серебряного века зазорным было ревновать возлюбленных и требовать лебединой верности.
Так, в интеллектуальной околобогемной среде институт брака перестал существовать в своем привычном формате. Где-то на показ, а где-то и органично, в соответствии с духом времени, применялась теория «стакана воды», согласно которой удовлетворение интимных потребностей приравнивалось к утолению жажды. Когда все просто, без экивоков и условностей, и тогда, когда хочется.
Теория этого стакана сохранялась и в первые годы Советской власти. Многие семьи среди студентов, рабочих, служащих поддались этой зыбкой идее, но в богемной среде все было выражено более ярко и выпукло. И самая известная нетривиальная семья той среды и тех лет – Брики и Маяковский. Полвека спустя в своих автобиографических «Пристрастных рассказах» Лиля Брик писала, что влюбилась в Осипа еще в гимназии.
Вполне в духе времени, сменяли друг друга возлюбленные Лили, она путешествовала по Европе, но Осип Брик неизменно оставался в ее жизни. Когда в 1915 году семья знакомится с Владимиром Маяковским, тот без памяти влюбляется в роковую женщину. И Лиля им увлечена, о чем сообщает мужу. Дорожа сохранившейся, несмотря ни на что, духовной связью, дружбой с Осипом, Лиля предлагает бросить Маяковского, если муж ее об этом попросит.
Жизнь находит отражение в творчестве
Столь радикально решать вопрос Осип был не намерен, желая жить, как прежде, вместе. Увы, все стороны этого треугольника были не равными: Маяковский мучился по Лиле, Лиля не находила гармонии с Осей, Ося как будто и не держал Лилю с собой, но и в свободное плавание отпускать не спешил. Даже для тех свободолюбивых нравов эти отношения были из ряда вон. Разумеется, обрастали слухами.
А нам, потомкам, осталось в наследство множество уникальных произведений Маяковского. Первоначальный его надрыв, дерзость и бунтарство соединились вдруг с необычайной нежностью, трепетностью в его стихах. Именно в поэзии Маяковского 20-х годов появляется лирический герой нового типа: он не отделяет свой интимный мир от большого мира социальных бурь – вспомним «Люблю» (1922 г.), «Про это» (1923 г.), «Лилечка» (1916 г.).
Но, конечно, на фоне довольно нездорового романа, Маяковский, будучи очень привлекательным, высоким, и при том знаменитым поэтом, имел большой успех у женщин. Бывали у него и романы, и женщины, которых он звал замуж. И даже дочь родилась в результате одной из поездок Маяковского в США. Это была череда вояжей Маяковского в США, Германию, Францию, на Кубу и другие страны. Маяковский выступал как представитель молодого социалистического государства, бросающий вызов буржуазному строю.
Дягилев и Цветаева
В итоге появляются циклы стихов Маяковского «Париж» (1924-1925 гг.) и «Стихи об Америке» (1925-1926 гг.). За границей знакомился с Дягилевым и Цветаевой, чьи судьбы потом так разнятся, но – у каждого по-своему — трагичны. Цветаева покончит с собой, Дягилев умрет в результате болезни, накопив долги, так, что хоронить его пришлось на средства друзей.
Трудно представить, что все трое – футурист Маяковский, категоричная и пессимистичная Цветаева, жизнелюбивый модник Дягилев – родом из одной страны и одного примерно времени. Кстати, у Маяковского и Дягилева была одна общая особенность – оба панически боялись заразиться, микробов, бактерий. Оба не открывали двери, не вооружившись платком, перестраховывались насчет дезинфекции всего и вся.
«Счастливо оставаться»
За границей Маяковский купил Лиле Брик удивительный подарок — машину марки «Рено». Личный автомобиль в то время был неправдоподобной роскошью, поэтому сразу же стал объектом зависти. Уже по возвращении в Союз, Маяковский со временем из ореола славы попал в опалу.
Это, как и ряд душевных переживаний, и неочевидный успех, связанный с его юбилейной выставкой, которую проигнорировали власти, сослужили недобрую службу. И подтолкнули поэта к страшному решению. Возможно, сказался и ярый атеизм поэта, его участие в акциях так называемых безбожников, высмеивание церкви. И никакой религиозный подтекст уж точно не остановил бы Маяковского от задуманного.
В своей комнате, служившей, скорее, кабинетом на Лубянке уже за несколько дней до рокового поступка, он написал прощальную записку. Ну, а 14 апреля 1930 года Маяковский осуществил задуманное – покончил с собой. Практически свидетельницей страшного события стала актриса Полонская, с которой тем же утром у поэта состоялось неудачное свидание.
Полонская отказывалась уйти из театра, развестись с мужем и жить вместе с Маяковским. На фоне событий в стране, начинавшейся коллективизации, голода, эти сердечные переживания сделали свое дело. Полонская услышала выстрел, увидела еще умирающего Владимира, и, побежав за «скорой», вернулась в комнату к уже мертвому поэту.
Брики были не в Москве, поэтому им была отправлена телеграмма, страшная в своей беспощадной краткости: «Володя застрелился». А в той самой, написанной заранее, записке поэта было следующее:
«ВСЕМ. В том, что умираю, не вините никого и пожалуйста не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил. Мама, сестры и товарищи, простите – это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет. Лиля – люби меня. Товарищ правительство, моя семья – это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. – Если ты устроишь им сносную жизнь – спасибо. Начатые стихи отдайте Брикам они разберутся. Как говорят – «инцидент исперчен», любовная лодка разбилась о быт. Я с жизнью в расчете и не к чему перечень взаимных болей, бед и обид. Счастливо оставаться. Владимир Маяковский»
Охранная грамота творчества Маяковского
Оценка, данная Сталиным в 1935 году, та самая, «лучший и талантливейший», стала охранной грамотой для творчества Маяковского и для памяти о нем. Оценка удивительная: вождь предпочитал классические формы. И оформлена она была тоже неожиданно – как записка к наркому Ежову, главному сталинскому палачу. А появилась эта оценка после отчаянного письма Лили Брик к Сталину: «Маяковского забыли!»
Маяковский воспевал «весну человечества» и любовь как весну отдельно взятой души. Маяковский — лирик, трибун, сатирик — поэт огромного, «сплошного сердца». А его сатирические пьесы, новаторские по форме, сыграли большую роль в развитии советской драматургии.
Маяковский создал новаторскую поэтическую систему, во многом определившую развитие как советской, так и мировой поэзии; его воздействие испытали лучшие поэты мира — турок Назым Хикмет, француз Луи Арагон, чилиец Пабло Неруда.
И наши, конечно, например, Андрей Вознесенский, Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко. Маяковский существенно реформировал русский стих. Здесь и повышенная экспрессивность, переданная с помощью изменений в рамках традиционной орфографии и пунктуации, и введением новых приёмов графической фиксации текста.
При этом Маяковский — лирично трепетен в вопросах любви, израненный так по-русски, надрывно. Но с мужским запалом, с криком и титановой мощью посыла. Его 36 лет дали миру потрясающий всплеск, и круги на воде расходятся до сих пор.
Серебряный век и его поэзия — это первые звуки верлибров и перформансов, концептуального искусства. И звучащий где-то на другом конце земли емкий стих с острой как бритва мыслью, напоминает нам сохранившееся в записи – и в нашей памяти — громогласное авторское чтение «Послушайте, если звезды зажигают…» Владимира Маяковского.
